– Кукушка знает обо всех резидентах, она заведует финансовыми потоками…, – пришло в голову Вальтеру, – она посылает деньги по миру, от Аргентины до Японии. Она знает, сколько получают агенты, и кто они такие. Вот что нужно американцам, – он усмехнулся, – сведения Кукушки. В Буэнос-Айресе они хранили неприкосновенный, золотой запас партии. Потом средства отправили в Швейцарию. Это надежней. Она держит при себе номера счетов, имеет сведения о золоте, перевозимом из СССР в Цюрих…, – отложив рукопись, Вальтер потрещал костяшками длинных, сухих пальцев.
Он подошел к окну. Участок обнесли шестифутовой, крепкой изгородью, охрану прислали из Вашингтона. В будке, у ворот, мерцал огонек. Агенты, видимо, слушали трансляцию спортивного матча. За окном мягко прошелестели крылья, Кривицкий отшатнулся от стекла, тяжело дыша.
– Птица. Ночная птица. Я в безопасности, в безопасности…, – американцы не обратили внимания на его размышления о тщательно законспирированном агенте, в Бюро, секретной службе, или в армии. В такие учреждения людей с левыми симпатиями не брали.
Они шли по пустому, служебному коридору «Вилларда». Кривицкий, мучительно, думал:
– Хотя бы мистер Марк. Откуда я знаю, что он не работает на СССР? Он может меня застрелить, в любой момент. Инсценирует самоубийство…, – мистер Марк зашел в кабинет первым, тщательно все проверив.
Меир на обеде не присутствовал. Он дожидался Скрибнера, и передавал ему на руки подопечного. Меиру приносили гамбургер, и жареную картошку, к стулу, в коридоре. Окон в кабинете не имелось, дверь была всего одна. Осмотрев комнату, Меир остался доволен.
– Или Скрибнер меня пристрелит, НКВД его завербовало…, – приказав себе успокоиться, Кривицкий жадно выпил половину хрустального, тяжелого стакана, с водой виши. Ему пришло в голову, что Кукушка стала бы бесценным приобретением для американской разведки:
– И для любой разведки…, – Кривицкий усмехнулся, заглатывая горький дым сигареты. Представить себе Кукушку в роли перебежчика было невозможно:
– У нее нет слабых мест, – напомнил себе Кривицкий, – она дочь Горского, она выкована из стали. Ей надо было подобный псевдоним взять. Она и при жизни Сокола, донесла бы на него, если бы в чем-то подозревала. И он бы ее расстрелял, отдай Сталин подобный приказ. Кукушка собственную дочь убьет, не задумываясь, ради торжества коммунизма на земле…., – оказавшись в кабинете, Скрибнер поднял ухоженную руку: «Я угощаю, мистер Вальтер».
В последний месяц, издатель пребывал в исключительно хорошем настроении. Мистер Френч, профессионал, его не подвел. Первые главы Скрибнер получил после Рождества. Он прочел текст, не отрываясь, за одну ночь. Мистер Френч изменил стиль, но Скрибнер предполагал, что подобное случится. Он давно понял, что леди Холланд предусмотрительна.
В записке автор сообщал, что летом собирается покинуть Советский Союз, и оказаться на западе. К Пасхе Скрибнер ожидал законченную рукопись. Издать книгу он хотел в начале осени, после сезона отпусков.
– Это станет бомбой…, – мистер Скрибнер бросил взгляд на охранника Кривицкого, неприметного юношу в очках:
– Настоящий бухгалтер. Я не думал, что Гувер подобных работников держит в Бюро. По нему не скажешь, что он когда-нибудь касался пистолета…, – юноша, удобно расположившись на стуле, жевал гамбургер.
Скрибнер заказал отличное бордо, вальдорфский салат, стейки с кровью, гратен дофинуа, и лаймовый пирог. За десертом и кофе он передал Кривицкому конверт с наличными, плату за предисловие. Просмотрев текст, Скрибнер, одобрительно, сказал:
– У вас хороший слог. Если вы захотите написать более подробные мемуары…, – он заметил страх, в глазах русского:
– Какие мемуары…, – вздохнул Скрибнер, – он собственной тени боится. Не то, что леди Холланд, ее ничем не устрашить…, – аванс за книгу перевели на счет мистера Френча. Расплачиваясь за обед, издатель решил, что леди Холланд надолго в Америке не останется:
– Троцкого убили. Она может в Германию отправиться. Возьмет интервью у Гитлера, она на подобное способна…, – пакет с главами Скрибнеру доставили из Государственного Департамента. Работники американского посольства, в Москве, после рождественского приема, обнаружили конверт в дамской комнате. На конверте значилось: «Мистеру Чарльзу Скрибнеру, в собственные руки». Издателю почти хотелось попросить у дипломатов список приглашенных. Скрибнер оборвал себя:
– Какая разница, под каким именем он…, то есть она, живет в Москве? Главное, что она выполняет авторские обязательства…, – книга обещала стать бестселлером.
Скрибнер попрощался с Кривицким. Агент увел русского через черный ход. Издатель решил выпить послеобеденный бренди, в холле. Устраиваясь в просторном кресле, он заметил хорошо одетых бизнесменов, постарше и молодого, высокого, с каштановыми волосами. Они заказывали кофе, у бара.
Эйтингон посмотрел на часы:
– Паук здесь отобедает, завтра вечером. Назначим на это время операцию, чтобы обеспечить алиби, так сказать…, – Наум Исаакович раскурил толстую, кубинскую сигару, пыхнув ароматным дымом:
– Ты завтра днем свободен, – добавил он, – я с Пауком время проведу. Сходи в музей, выбери подарки…, – Петр кивнул. Он хотел привезти Володе набор игрушечных машинок, компании Hubley. Они производили точные реплики автомобильного парка США. Петр представлял, как обрадуется мальчик. Володя любил возиться с поездами и машинами. Тонечка, смеясь, говорила, что сын вырастет инженером.
Петр вздохнул:
– Скоро увидимся. Летом поедем в Цюрих, отправимся в горы, на озера…, – новая должность, в первое время, требовала от него чуть ли не круглосуточной работы. Воронов, все равно, хотел освободить пару дней. Тонечке он покупал чулки, туфли, и белье. Петр, украдкой, записал мерки жены, хотя знал их наизусть. Он просто смотрел на цифры, в блокноте. Фото Тонечки брать на операции было нельзя. Он шевелил губами: «176—88-60—86-38». Иногда Воронов целовал листок, видя белокурые волосы, прозрачные, голубые глаза жены. Он засыпал, успокоено улыбаясь, слыша ее ласковый голос и лепет Володи.
Майор Горовиц велел таксисту остановить автомобиль, не доезжая двух кварталов до его дома, дорогого комплекса, в стиле ар деко, отделанного мрамором и гранитом, на Коннектикут-авеню. Небоскреб Уоррена-Кеннеди, как его называли, наполняли офицеры. Не меньше семидесяти квартир занимали сослуживцы Мэтью по министерству и генеральному штабу. Его соседями были конгрессмены, ученые, советники в президентской администрации.
Мэтью довольно редко появлялся в апартаментах, но в доме его любили. Майор давал щедрые чаевые консьержам и лифтерам, раскланивался со своими соседями, делал комплименты женщинам. В квартиру Мэтью въехал осенью, после ремонта. Окна апартаментов выходили на зоологический парк, где Мэтью встречался с куратором, из советского посольства.
Майор Горовиц развел руками:
– Придется на какое-то время отказаться от уборщицы. При доме есть своя служба. Я не хочу вызывать подозрения…, – куратор похлопал его по плечу:
– После Рождества к нам приедет гость. Я думаю, он привезет хорошие новости, товарищ Мэтью…, – русский подмигнул ему. Мэтью с нетерпением ожидал визита мистера Нахума. Он понял, что относится к старшему товарищу, как к отцу. Куратор показал фотографию орденского удостоверения, с именем Мэтью:
– К сожалению, я не могу оставить снимок…, – Мэтью карточка и не требовалась. Он запомнил свое лицо на фотографии, орден Красной Звезды, запомнил слова, переведенные куратором: «За образцовое выполнение специальных заданий командования».
Вернувшись, домой, Мэтью достал шкатулку с посмертно присужденным отцу крестом «За выдающиеся заслуги». Он смотрел на старую, пожелтевшую фотографию. Полковника Горовица сняли перед битвой при Аррасе, где он погиб, рядом с огромным, тяжеловесным, британским танком. Мэтью потрогал тусклый металл креста:
– Ты был бы рад, папа, я знаю. Рад, что у меня тоже есть орден…, – пока Америка не воевала, надежд на получение наград не оставалось. Мэтью, впрочем, намекнули, что он может достичь звания полковника, года через два.
Он возвращался из Калифорнии в хорошем настроении. В конце прошлого года, в Радиационной Лаборатории университета Беркли профессора Сиборг и Макмиллан получили микродозы изотопов нового химического элемента. Мэтью присутствовал при опытах, проведя в Калифорнии почти два месяца. В середине декабря, на циклотроне, ученые разогнали ядра изотопа водорода, дейтроны. Бомбардировка оксида урана, через слой тончайшей алюминиевой фольги, велась в течение суток. Мэтью помнил, как Сиборг поднял голову от листов бумаги. В окне вставал нежный, теплый рассвет. Профессор устало улыбнулся:
